Князь Жупел родился не от благородных пращуров, а вышел непосредственно из грязи. Дело было летом, как раз напротив постоялого двора старого Быни. Там посреди дороги вечно держалась лужа — ни у кого не доходили руки завалить ее песком и щебнем. И в некоторый день что-то в луже оживилось, забулькало, а потом начало и пошевеливаться. На беду, в эти дни по дороге никто не промчался на коне сломя голову. «Шевелюга обыкновенная», — решил старый Быня, и нет бы ему шурануть пару раз вилами в грязь, так он еще лужу-то огородил веревкой и привязал к ней красные лоскутки. Через какое-то время стало понятно, что это не просто шевелюга, коли можно различить у нее руки, ноги и даже голову. То и дело по луже пробегала мелкая рябь. К постоялому двору, обычно безлюдному, начал подтягиваться народ. Кое-кто утверждал, что это ночью чужой проезжий пьяный свалился с телеги, а теперь вот мучается. Решено было поднести несчастному ковшик браги. Но подноситель и сам пил непробудную чашу, руки и ноги его не слушались, брага пролилась прямо в лужу. Зашипело и забулькало живее прежнего — должно быть, от дрожжей, — тело обозначилось крупней и лучше, в голове даже прорезались глазки. Глазки были небольшие, зато близко посаженные, белесые, с тоненьким черным и продольным зрачком. Было еще, оставалось время навести порядок все теми же вилами, но всем хотелось поглядеть, что будет дальше. Дальше тело засучило конечностями и попробовало подняться. Пособлять ему никто не стал, страшась замараться. Тело заскрипело зубами и погрозило всем пальцем. «Соображает!» — обрадовались люди. Распахнулся большущий рот, оттуда раздались ругательные слова, да такие грозные, что росли, мнилось, прямо из зубов. Слов этих здесь раньше не слыхивали. Тело встало на корточки, все облепленное черной грязью и мелкой зеленой ряской, и выбрело из лужи, по дороге перекусив ограждающую веревку. Народ посторонился, доброхоты слетали к колодцу и окатили грязного студеной водой. Он задрожал, но показывал руками — давай, мол, еще. Когда грязь и ряска сошли, из-под них показался небольшой человек в золоченых одеждах. Голова у него была совсем круглая, уши топориком, нос морковкой, брови домиком, а каковы глаза и рот, все уже увидели. Волос на голове водилось немного, зато вокруг лба, висков и потылицы поднимались острые костяные выросты. — Да ты кто будешь? — спросил старый Быня. — На же — не признали! — обиделся выходец из грязи. — Вы глаза-то бесстыжие протрите! Я же ваш прирожденный князь, грозный Жупел Кипучая Сера! Укрепляя его правду, в воздухе и впрямь завоняло.

В сухарях бы обжарить - Беловские варенники получатся! А так - што есть - што нет - капуста одним словом.... Переварить - тоже плохо. Лучче усего это сделать без потрошков - чтоб душка не было. А то, помню, варили какого-то Лешего - страсть как неудобно было...

А чего бы и нет?

Жил-был на свете добрый Буратино,
К нему питали люди уваженье,
А ведь совсем ещё недавно
Он был дурацкой деревяшкой.

Но подвернулся вовремя мужчина
С резцом и с топором и с красным носом.
Бахвалился, куражился и фыркал,
И так на свет явился Буратино.

Он в окружении знатных господинов
Испытывал своё шестое чувство,
И наконец спустя немного время
В Пиноккио сумел он превратиться.

Но жил неподалёку резкий дядька,
Он называл себя сеньором Каpабасом,
Водился с нехорошим хулиганом,
Который всех пиявок съел в болоте.

А по соседству с этими козлами
Жила немного странная девчонка,
Узрел её однажды Буратино
И в эту дуру даже не влюбился.

Во-первых, у неё зеленый хаер,
А во-вторых, она совсем тупая.
Тем более у Мальвины был мужчина,
Но, правда, нытик, импотент и дятел.

Позор необразованным детишкам,
Которые о нём совсем не знают.
Ещё там был какой-то водоёмчик,
В нём плавала глухая черепаха,

И даже не глухая - глуховая,
Ну, потому что глухо не врубалась.
Она дала тупому Буратино
Ключ от замка и мятый старый галстук
И строго-строго-строго приказала
Всё это не показывать мужчинам.

И были там ещё другие люди,
Ну, в общем-то, не люди, больше звери.
Им удалось из Буратино выжать бапки,
А ключик выжать им не удалося.

Лиса смеялась очень-очень громко,
А кот смеялся очень-очень тихо,
И что касательно взаимоотношений,
То кот лисе служил альтернативой.

Но Буратино обманул всех очень мощно,
Забрался он в кувшин с гнилой парашей,
Понизил голос, притворился гадом
И запугал обедающих дядек.

А дядьки очень мощно застремались
И выдали ему свои секреты.
Как оказалось, в доме Буратино
Висела некрасивая картина.

Какой-то неудачливый художник
Изобразил на ней горшок какой-то.
За этой неталантливой картиной
Была большая дверь размером с кухню,
И Буратино вырядившись в галстук
Начал вертеть ключом в замке у двери.

Когда вот эта дверь потом открылась,
То все вдруг на минуту замолчали,
Как только кончилась потом немая сцена
Все стали очень мощно улыбаться.

А Буратино от любви к Мальвине
Повесился на галстуке Тоpтилы,
Но так как он был в целом деревяшкой,
То расценилось это всё как шутка....

Лето. Бешеное, оголтелое лето, с синяками и царапинами, содранными локтями, зеленкой и, самое страшное, йодом. У кого-то с парным молоком и рыбалкой, у кого-то с закатами на крышах многоэтажек... Но у всех стремительное, с постоянной нехваткой времени.

Как я провел лето? Быстро. Слишком быстро! С утра главное быстрей встать, умыться, запихнуть в себя яичницу - и на улицу, там друзья, футбол, пекарь, ссоры, прятки, высекала, классики опять ссоры, друзья...

И обязательно где-нибудь полазить, просто обязательно. Я тогда еще не знал, что это "3+", а это "недострой" или "развал". Да о каких "3+" могла идти речь, мы сами залезали туда, куда сейчас и не рискнули бы, даже с тысячью миллионов страховок... И под конец вечера обязательно какая-нибудь самая-самая-самая-самая интересная в мире игра. И в самый интересный момент... "Вася, пора домой, поздно уже", "Аня, пора домой", "Ну, еще чуть-чуть, ну, пожалуйста!"
Каждый раз причина того, чтобы идти домой настолько ничтожна… И в один прекрасный день ты стоишь и растерянно смотришь: то на друзей, то на деревья, то на окно, из которого только что донеслось: "Вася, Аня, пора домой, лето-то кончилось" - и не понимаешь. Что? Правда, что ли, кончилось?

А вы никогда не жалели о том, что лето кончилось? О том, что с одним из таких августовских вечеров кончилось детство? Никогда не хотели, чтобы повторилась хотя бы частица того, что происходило летом, на каникулах...

"Надо идти! Надо идти, Штирлиц! Курс на восток! А хотите поедем вместе, голодать в дороге не будете - это я беру на себя. И вообще бензин ваш, а идеи наши."